Недавно все-таки не утерпел - пять лет назад у
В моем же не особливо загруженном ценностями думательном аппарате воспоминание о ней сохранилось: "По заповедном дебрям" Герасима Успенского.
Тоже в детстве читана-перечитана, ярко и со вкусом написано об участии автора в становлении заповедного дела ещё перед войной, про Кавказский и Баргузинский заповедники. Множество скрупулезных жанровых иллюстраций, прямо как в старых изданиях Купера, врезавшихся в память до сей поры. Хотя, кажется, после армии её не перечитывал, да и не видел давно, где-то потерялась.
В данном случае это знание пришлось кстати - участники дискуссии к предмету ея интереса не утратили и информацию, пусть и весьма запоздалую, встретили благосклонно.
Книга эта была на особом счету у нас ещё и потому, что речь в ней шла о Московском пушно-меховом институте, в котором учились и автор и, позднее, моя матушка. Под фамилией Чертогонов ( единственное издание вышло в 1952 году) там был выведен аж сам Мантейфель. Он, конечно, происхождением из немцев, но береженого бог бережет...
Причем по обыкновению, в последнее время подряд несколько раз про МПМИ мне неожиданно вспоминалось: и хозяин означенного журнала его заканчивал, хотя и ещё позднее , когда он был уже реорганизован в заочный с/х институт; и на "асиенде", когда зашел разговор о необычных встречах-совпадениях, я нашарил в закромах именно такую, связанную как раз с этим институтом, причем одна из моих тамошних собеседниц живет, оказывается, чуть ли не напротив его...
Еще одну сияющая история вспомнилась в связи с обсуждением в одном из дневников восприятия гражданами СССР печальной даты 5.03.1953 .
Моя матушка рассказывала, что вечером дня смерти Сталина она лежала под кроватью в студенческом общежитии, раздаивала мастит у украденной из вивария собаки и, ухмыляясь, слушала рыдания своих однокурсниц. Очень довольная, что подвернулась такая отмазка от выражения скорби.
Ну и раз уж так совпало, нельзя было не поинтересоваться судьбой наследия ещё одного писателя-охотоведа.
Что ж, гугель не подкачал, несколько книжек Григория Алексеевича Бабакова в сети имеются. Последней , правда нет. Мы её купили в середине 70-х, называлась она "Краснобровые красавцы" ( охотничьи рассказы а-ля Бианки). Собственно лишь тогда мама узнала, что один из её однокашников стал писателем. Увы, в аннотации к книжечке этой было сказано, что автор "трагически погиб".
" По пьянке , небось, - вздохнула мамуля, - он и в институте мимо рта не носил..."
Но вышибать из института его в свое время собирались отнюдь не за выпивку, а тоже за литературу, точней, поэзию.
Вот эта грань его творчества в инторнетах не отражена.
Сурова Севера природа!
В глухой тайге стоит изба
И злою волей зверовода
Сюда забросила судьба.
Коптилка перед ним светила,
Бутылка спирта на столе,
А бедный зверовод уныло
Мечтает о Большой Земле:
Там электричество, газеты,
Театры , девушки, кино,
А здесь тайга , бураны, ветры,
Вокруг тебя зверье одно!
Романтика: с лисиц драть шкуры,
Крыть маток, принимать щенят ...
Единственный очаг культуры -
Ближайший спиртокомбинат!
И молвил после кружки пятой,
Сжимая кулаки свои:
" О будь ты проклят, трижды клятый,
Могильщик мой эм-пэ-мэ-и!"
(Это поется на мотив какой-то популярной классической песни, забыл, к сожалению, - какой.
А последняя строфа - на мотив "Ревела буря, дождь шумел...":
И плакал пьяный зверовод,
Под вой бушующей стихии...
А институт наш каждый год
Кончают смертники такие!
Написано это , как я понимаю, в порядке подтрунивания над будущими звероводами, к которым гордые охотоведы относились несколько снисходительно, но дружбу водили, тем более что на факультете звероводства большинство были девушки. (И все вместе презирали товароведов...)
Песня была с восторгом подхвачена, но когда она дошла до ушей начальства, скандал вышел нешуточный, - это, насколько понимаю, случилось ещё при жизни Сталина.
Автор удержался в институте чудом, выручили его в том числе отменная успеваемость, общественная деятельность, ну и ходатайства преподавателей.
